«Верховный лидер» Ирана Али Хаменаи обязан быть превосходным во всем. Он уже написал и об исламской кухне, и о методологии успешного брака, и о неминуемом крахе Израиля, и о реформе гуманитарных наук, и о новой исламской цивилизации, которая неизбежно сменяет разрушающуюся старую цивилизацию, и о вытекающем из этого радикальном переформировании мирового порядка. (Источник изображения: khamenei.ir/Wikimedia Commons) |
В ходе произнесённой недавно в Тегеране речи начальник штаба «Верховного лидера» Али Хаменеи аятолла Голпаегани заявил, что его шеф достиг позиции, с которой он не только руководит всем мусульманским миром, но и диктует свою волю отступающим ныне силам неверных.
Скорее всего, критики аятоллы сочтут его слова, ну, скажем, некоторым преувеличением. Что поделать, в конце концов, лесть, ведь, является проклятием многих ближневосточных культур.
Но что, если Голпаегани действительно верит в то, что говорит?
Не стоит совсем уж сбрасывать это со счетов, тем более что хор льстецов надёжно изолирует Хаменеи и его ближайший круг от суровых жизненных реалий, несколько отличающихся от регулярно представляемой им картины мира.
Самопровозглашённые философы неустанно твердят Хаменеи о том, что он, де, является величайшим философом со времён Аристотеля, ну, или, если не раздражать мусульман упоминанием неверных, по крайней мере, со времён Ибн Сины.
Критики же восхваляют Хаменеи как величайшего персидского поэта со времён Саади (XIII век) или Хафиза (XIV век), хотя лишь немногие из придворных знакомы с его сочинениями.
Что поделать - noblesse oblige - «Верховный лидер» обязан быть превосходным во всем.
Он уже написал и об исламской кухне, и о методологии успешного брака, и о неминуемом крахе Израиля, и о реформе гуманитарных наук, и о новой исламской цивилизации, которая неизбежно сменяет разрушающуюся старую цивилизацию, и о вытекающем из этого радикальном переформировании мирового порядка.
О! История полна примерами лидеров, которые, будучи заключёнными в тугой кокон, окружающего их крошечного пространства, неистово мечтали править всем миром, и даже были порой убеждены, что так оно и есть, в самом деле.
В персидской литературе существует немало примеров того, как получающие построчную оплату поэты сочиняли километровые панегирики карликовым правителям, властвующим в каком-нибудь тухлом захолустье, но воображающим себя то ли новыми Кирами, то ли Александрами Великими.
В большинстве случаев изолированный от реальности лидер неизбежно становится жертвой этакой политической формы аутизма или, того хуже - полной утраты осознания реальности. Будучи лишённым возможности поддерживать нормальный контакт с обществом, в первую очередь, в ходе путешествий и встреч с различными людьми, такой лидер в конце концов окончательно теряет способность отличать реальный мир от вселенной выдуманной его окружением.
Покойный ныне Маджид Давами, один из редакторов, обучавший меня профессии журналиста, называл таких лидеров «императорами молитвенного коврика», иными словами, диктаторами, чья власть на деле не выходит за пределы крошечного ковра, пусть тот и соткан из шелка и золота.
Полвека спустя, учитывая то, что мы живём в эпоху глобальной инфляции, я предлагаю несколько расширить масштабы такого метафорического молитвенного коврика, наделяя подобных правителей чуть большим пространством, ну, скажем, одним квадратным километром, что, вероятно, на самом деле, гораздо ближе к реальности, чем может кому-то показаться.
Вспомните, где проводили большую часть своей жизни аббасидской халифы, прежде чем оказывались убитыми своими монгольскими телохранителями, в те времена, когда Багдад без преувеличения являлся едва ли не центром мира? На территории в один квадратный километр, в наше время разделённой пополам проспектом Абу-Нувас (Shar'e Abu-Nuwas).
И поскольку, на самом деле, все не так уж сильно меняется со временем, как мы порой склонны считать и надеяться, нынешняя иракская правящая элита точно также ограничена так называемой «зеленой зоной», расположенной буквально в двух шагах от этого места.
Ахунд Сватский (Сайду Баба), мулла, живший в XIX-ом веке и объявивший джихад Британской Индии, на территории нынешнего Пакистана, жил в пещере, окружённой садом, занимавшем не более одного квадратного километра.
Чуть позже, на пике своей власти Иосиф Сталин едва ли высовывал нос из Кремля, а Адольф Гитлер владел одним квадратным километром в Берлине, да ещё одним в Берхтесгадене.
Диктатор Доминиканской Республики Рафаэль Трухильо в 1950-х годах, решил украсить свой дворец в Санто-Доминго площадью один квадратный километр, в котором пребывал практически безвылазно, гигантским маяком, потреблявшим половину всей электроэнергии острова. К тому времени, как строительство маяка было завершено, Трухильо ослеп и потому остаток своей жизни провёл, только представляя себе тот свет, что его игрушка проливала на Карибы.
Диктатор Гаити Франсуа Дювалье по прозвищу Папа-Док оставил свой квадратный километр лишь один раз, дабы похоронить свою любимую собаку в центральном парке Порт-о-Пренса.
За долгие годы своей журналистской карьеры я не раз встречал подобных «императоров», правящих фактически всего лишь одним квадратным километром, напрочь лишённых понимания того, что творится за пределами их крошечной «реальности».
Муаммар Каддафи жил в Триполи, едва ли не в клетке. Я был шокирован, узнав, что у него на протяжении многих лет то ли не было времени, то ли просто не хватало мужества посетить Бенгази.
Я брал интервью у суданского тирана Джафара Нимейри, восседающего в центре своей «квадратно-километровой» вселенной. Ожидая приёма в его салоне, я стал свидетелем того, как загорелась гардина на одном из эркеров, и как в панике и ужасе бежали его бравые телохранители.
Иракский деспот Саддам Хусейн тоже был заключён в свой квадратный километр, в те времена, когда мне довелось с ним встретиться, ещё до его решения вторгнуться в Иран.
Что же касается генерала Мухаммеда Сиада Барре, сомалийского диктатора, я даже не уверен, был ли у него целый квадратный километр. Я встретил его в центральных казармах Могадишо в 3 часа ночи, поскольку он жутко боялся, что, если отправится в свой дворец, армия может попытаться его свергнуть.
Был у меня и абсолютно сюрреалистический ужин с конголезским диктатором Дени Сассу Нгессо в его столице Браззавиле, превращённой буквально в груды мусора в ходе четырёхмесячной гражданской войны между соперниками. Нгессо предложил мне осмотреть красоты его города, похоже, даже не подозревая, что там уже ничего, кроме развалин и грязи попросту не осталось.
В 1970-х во время моего первого визита в Пекин мне не удалось добиться интервью с Мао Цзэдуном, поскольку тот был «слишком занят».
А в 80-х годах, мне довелось дважды встречаться с Робертом Мугабе, поделившимся со мной мечтой оставить свой квадратно-километровый участок в Хараре ради посещения Булавайо, который так никогда и не подчинился его господству. Насколько мне известно, он так ни разу этого не сделал.
Я сомневаюсь, что кто-либо из последних советских диктаторов, включая Леонида Брежнева, с которым мне тоже удалось встретиться, когда-либо оставляли свои квадратно-километровые рамки. У Брежнева были дворцы, лицемерно называемые «виллами» во всех столицах 14 советских республик за пределами Москвы и РСФСР. Но, как мне рассказывали, он их никогда не посещал.
Пространства же Юрия Андропова и Константина Черненко, судя по всему, и вовсе ограничивались той кроватью, к которым они были прикреплены аппаратами для диализа почек.
Нынешний глава сирийского режима Башар Асад заключён в свой квадратный километр, расположенный в пригороде Дамаска. Вряд ли у него когда-нибудь появится хоть малейший шанс побродить где-нибудь в других частях напрочь разрушенной войной страны. Генерал Касем Сулеймани, великий иранский специалист по связям с общественностью, утверждает, что не позволил Асаду бежать, поскольку Хаменеи приказал тому оставаться на месте. На практике это означает, что сириец стал таким же узником, как и сам Хаменеи.
К слову, и йеменские хуситы намертво забаррикадировались в своей «империи» в старом османском квартале Саны.
В автобиографических заметках Хаменеи пишет о радости посещения шиитских «святынь» в Ираке. Сегодня он уже не осмеливается сунуться в Ирак, сотрясаемый восстаниями против идеологии «Верховного лидера». Больше того, он даже боится посетить Мешхед - «святой» город в самом Иране. Теперь ему остаётся довольствоваться Хусейнией, построенной возле «виллы», конфискованной для него «революцией».
Увы, как много бед и проблем создают миру все эти напыщенные деспоты квадратных километров, не способные понять то как отличается реальный мир от их безумных грёз.
Амир Тахери, сотрудник Института Гэйтстоуна, в прошлом (1972-1979 гг.) главный редактор иранского издания «Кайхан»